Разговор с Эллен Галлахер о ее картинах-это многомерный слалом: мы переходим от социальной жизни картин к сексуальной жизни кораллов и перевозке рабов через океаны и века. Сейчас все ее последние работы закончены и поют друг другу на полу галереи, прежде чем разойтись по музеям или частным коллекциям.

В лондонской галерее Hauser & Wirth выставлено всего пять картин, но они воплощают два года “тяжелого физического труда” и десятилетия размышлений, подключаясь к глубоко личной мифологии, которую она разработала из афрофутуристической фантастики, морской биологии, случайных текстов песен и борьбы ее предков-художников за то, чтобы дать чернокожим людям надлежащее место в мире.

“Социальная жизнь картин, знаете ли, совершенно невероятна”, - говорит она из своей студии в голландском городе Роттердаме, где ей очень нравится руководить инсталляцией по видеосвязи. - Есть такой промежуток времени, когда они будут на виду. И я очень хорошо понимаю, что это действительно все, что я получаю как художник. Это тот момент, когда они выходят из студии и существуют вместе так, как я хотел, прежде чем они уйдут в мир и у них будет другая жизнь.” Во всем этом есть и печальная сторона. “Я всегда очень завидовал писателям, потому что, когда ты что-то пишешь, это твое навсегда, в то время как иногда картины могут стать личными на очень долгое время.” Но затем она переосмысливает: “Исторически сложилось так, что картины действительно оказываются в действительно волшебных пространствах.”

Разум Галлахера, как и ее искусство, трещит от связей во времени и пространстве. “Ее работы подобны джазу на огромном холсте”, - писала поэтесса Джеки Кей накануне большой выставки ее работ в Тейт Ливерпуль в 2007 году. “Она рисует риффы, повторы и воздержания. Травма представлена паттернами, повторяющимися циклами, вирусными формами.” Несмотря на то, что наше интервью на Zoom, Галлахер продолжает вскакивать, чтобы найти произведение искусства, исторические свидетельства, чтобы продемонстрировать свою точку зрения. Разговор о волшебных пространствах напоминает ей картину Сезанна 1867 года "Негр Сципион". Сейчас картина находится в бразильском городе Сан-Паулу, но как она туда попала, если известно, что ее первым владельцем был коллега Сезанна по импрессионизму Клод Моне? “Она была настолько особенной для Мони, что он хранил ее в своей спальне, где у него были его любимые работы. А потом оказаться в Бразилии, где некоторые ученые не знали о его существовании? Это такая важная работа в их коллекции, поэтому она все больше и больше всплывает в нашей оценке Сезанна.”

Воскрешение-это ключевая концепция для художника, выходящая далеко за рамки физического местонахождения картины и того, что делает эта картина, а также того, как мы получаем и обрабатываем информацию. Обнаженная спина негра Сципиона напоминает бугристые келоидные рубцы, которые были характерной чертой ее работ после серии полностью черных текстурированных картин, которые она сделала в 1998 году, чтобы проиллюстрировать психоз расовых отношений в истории и его место в западном абстрактном искусстве. Шрамы появляются на двух ее последних фотографиях в виде висцеральных коричневых связей между бестелесными головами женщин. Вырезанные из мерцающего палладиевого листа, головы сами по себе являются повторением традиционных фигурок клыков из Конго. Но в такие бурные времена, как наше, выход на поверхность также отражает изменения в нашем взгляде на вещи, говорит она. “Я чувствую, что теперь мы видим по-другому."

"Картины действительно оказываются в волшебных пространствах" … Эллен Галлахер

Две из новых картин, обе акварели, являются частью давней серии Watery Ecstatic, которая сочетает морскую биологию с мифологией афрофутуристов, созданной в 1997 году детройтским техно-актом Drexciya. Он представляет себе Черную Атлантиду, населенную потомками беременных западноафриканских женщин, которые были выброшены за борт во время перехода через Средний проход в Америку. Картины шипят пузырчатыми формами, которые, в собственной импровизации Галлахера на мифологии, стали символизировать потерянных в Вавилоне будущих детей этих утонувших рабов. Они, как глаза, наблюдают за нами.

Хотя картины прекрасны сами по себе, с присутствием, которое не проявляется в репродукции, вам нужно некоторое знакомство с ее повторяющимися мотивами, чтобы полностью понять их. В одном из них два осьминога – один плавучий и мягкий, а другой зловеще свернулся на дне океана – разделены тем, что я принимаю за нити зеленых морских водорослей. Я смотрю, но вижу ли я? - Ну, нет, - тактично отвечает она. На самом деле все дело в “падении китов” – распадающихся тушах китообразных, которые становятся неотъемлемой частью питания океана, когда они дрейфуют к морскому дну. - Когда взрослый кит умирает и движется сквозь толщу воды, его, конечно, съедают. И когда он попадает в зону бездны, он становится еще одним источником жизни, его собственной экосистемой, которую нужно собирать. Для существ, которые находятся там, внизу, и не получают много света или питательных веществ, туша кита является основным источником пищи.” Так что на самом деле я смотрю на китовые кости. О картинах с палладиевыми головами она говорит: “На самом деле, когда я делала их, я думала о коралловом отродье. Да, сексуальная жизнь корал.”

Увлечение Галлахер морской биологией предшествовало ее жизни как художника. Родившаяся в 1965 году в Провиденсе, штат Род-Айленд, в семье ирландской католички и родившегося в США отца с западноафриканским наследием Кабо-Верде, она бросила учебу в художественной школе после того, как провела семестр, изучая и рисуя морских улиток по ночам на борту огромной коммерческой рыболовной шхуны. 

Она описала свой рабочий процесс как скримшоу (искусство моряков резьбы по костям и бивням морских млекопитающих), так и как “школа рисования моделей самолетов.” Это напряженный бизнес, который включает в себя коллаж, выдалбливание и насыпание материалов на фирменный фон из бумаги с синей подкладкой для письма. Чтобы соответствовать масштабу картин, она прорезала траншею в полу своей студии, чтобы она могла перемещать свои холсты вверх и вниз, колотя и соскабливая с обеих сторон. - Вот официальная Эллен Галлахер, которую я вам показываю. «А еще есть другая сторона, которая вся залатана», - говорит она. “И есть очень тревожный момент в жизни картины, когда это на самом деле лучшая сторона.”

Во времена, не связанные с Ковидом, Галлахер делит свое время между Бруклином и Роттердамом, где она живет, а иногда и работает с голландским фотографом Эдгаром Клейном. “Для меня это самый черный город в Европе”, – говорит она, -морской порт, который перевозит огромный груз торговой истории, несмотря на то, что он был полностью восстановлен после второй мировой войны. Ее связь с Нидерландами распространяется и на их искусство – фламандских примитивистов с их дьяволами, которые были “скорее помехой, чем физической карикатурой на дьявола”, и художников-товароведов 17-го века, таких как Альберт Экхаут, который путешествовал с голландским королевским двором в 1630-х годах, чтобы документировать свое завоевание Бразилии, рисуя ее народ, ее флору и фауну. “Я рассматриваю это как своего рода картографирование. Для нас они являются судебно-медицинскими доказательствами возникновения плантаций.”

В своем мышлении, в своих материалах и во всем своем способе работы она имеет дело с такими тяжелыми вещами. Есть ли у нее когда-нибудь искушение упаковать все это и сделать что-то легкомысленное? “Это очень смешно", - отвечает она. “Знаете, когда я учился в школе в 1993 году, [художник] Кики Смит задал мне точно такой же вопрос. А сейчас 2021 год. И ты только что снова спросил меня об этом?” Так каков же был ее ответ? «“О, я просто смеялась», - говорит она, - я смеялась тогда и смеюсь сейчас.”

Она признает, что ее работа действительно тяжелая. “Я работаю очень долго, и я чувствую себя очень счастливым, общаясь все эти годы с невероятными людьми, которые поддерживали эту работу, но я также думаю, что есть те, кто сказал бы, что это довольно легкомысленно. Ты же знаешь, что это все-таки живопись, да?”

Перевод: Махмутова Сабина